Хижина дяди Тома. Страница 4

Первые два года Элиза часто виделась с мужем, и счастье их нарушила только смерть двух младенцев, которых она горячо любила и оплакивала так горько, что миссис Шелби даже мягко журила ее за это, с чисто материнской заботливостью стараясь обуздать страстную натуру молодой женщины и наставить ее на путь покорности воле божьей.

Однако после рождения Гарри Элиза постепенно утешилась и нашла душевный покой. Ее измученное сердце раскрылось навстречу этому крохотному существу, раны зажили, и она снова обрела счастье, длившееся до тех пор, пока ее мужа не увели насильно с фабрики и не вернули на ферму, под власть его законного владельца.

Недели через две после ухода Джорджа фабрикант, верный своему слову, посетил мистера Гарриса в надежде, что тот перестал гневаться, и, не скупясь на доводы, пытался уговорить его отпустить молодого мулата на прежнюю работу.

– Не тратьте лишних слов, – упрямо ответил мистер Гаррис. – Я сам умею вести свои дела, сэр.

– Боже меня упаси в них вмешиваться, сэр! Я только думаю, что в ваших же интересах отпустить к нам Джорджа на тех условиях, которые мы вам предлагаем.

– Я прекрасно вас понимаю! Думаете, никто не заметил, как вы тогда переглядывались и перешептывались? Меня не проведешь, сэр! Мы живем в свободной стране, сэр! Джордж принадлежит мне, и я волен делать с ним что угодно. Вот так-то!

Последняя надежда Джорджа угасла. Впереди его ждала жизнь, полная нудного, непосильного труда, отягченная вдобавок всеми мелкими придирками и унижениями, какие только может измыслить озлобившийся деспот.

ГЛАВА III

Муж и отец

Миссис Шелби уехала в гости. Стоя на веранде, Элиза унылым взглядом провожала удаляющуюся коляску, как вдруг плеча ее коснулась чья-то рука. Она быстро повернула голову, и ее красивые глаза радостно вспыхнули.

– Это ты меня напугал, Джордж? Как я рада тебе! Миссис уехала до вечера. Пойдем ко мне и поговорим на свободе.

С этими словами Элиза провела Джорджа в соседнюю с верандой маленькую, чисто прибранную комнатку, где она обычно занималась шитьем и всегда могла услышать зов хозяйки.

– Как я рада! Что же ты не улыбнешься? Посмотри на Гарри – правда, он вырос? (Мальчик стоял рядом, цепляясь за материнскую юбку, и застенчиво поглядывал на отца из-под спутанных кудрей.) И такой стал красавчик! – Элиза откинула сыну волосы со лба и поцеловала его.

– Лучше бы ему не родиться на свет божий! – с горечью воскликнул Джордж. – И ему и мне!

Удивленная и напуганная такими словами, Элиза опустилась на стул, прижалась головой к плечу мужа и залилась слезами.

– Не надо, Элиза! Прости, что я тебя огорчаю, бедняжка моя! – нежно сказал он. – Прости… Зачем мы с тобой встретились?! С другим ты была бы счастлива.

– Джордж, Джордж! Как ты можешь так говорить? Что случилось? Ведь до сих пор мы были счастливы.

– Да, мы были счастливы, дорогая, – сказал Джордж. Потом, посадив Гарри на колени, он пристально посмотрел в прекрасные темные глаза мальчика и обеими руками провел по его длинным кудрям. – Вылитая мать! А ты, Элиза, красивее и лучше всех женщин на свете. Но зачем мы с тобой узнали друг друга?!

– Не надо так говорить, Джордж!

– Что нас ждет, Элиза? Несчастье, одно несчастье! Моя жизнь горька, как полынь. Я гибну. Я жалкий, несчастный раб, который и тебя потянет за собой на дно. Какой смысл стремиться к чему-то, добиваться знаний? Какой смысл жить? Поскорее бы лечь в могилу – и всё!

– Это грешно, Джордж! Я знаю, как тебе было тяжело расстаться с фабрикой, и хозяин у тебя жестокий, но потерпи, может быть…

– «Потерпи»? – перебил ее Джордж. – Разве я мало терпел? Разве я сказал хоть слово, когда он ни с того ни с сего взял меня с фабрики, где все были так добры ко мне? Весь мой заработок шел ему, до последнего цента, и никто не скажет, что я плохо работал.

– Да, это ужасно… Но ведь он, как-никак, твой хозяин.

– Мой хозяин! А кто его поставил надо мной хозяином? Вот что нейдет у меня из ума. Какое он имеет право распоряжаться мной? Я такой же человек, как он. Нет, не такой, а лучше! Я больше его смыслю в делах. Я читаю быстрее, пишу чище. И всем этим я обязан только самому себе, а никак не хозяину. Я научился грамоте против его воли. Какое же он имеет право превращать меня в ломовую лошадь, отнимать у меня возможность заниматься делом – делом, которое ему не по разуму? Ведь теперешний мой труд под стать только скотине! Он хочет, чтобы я смирился, хочет унизить меня и нарочно посылает на самую тяжелую, самую черную работу.

– Джордж! Не пугай меня! Что с тобой? Ты никогда так не говорил! Я боюсь! Ты задумал что-то страшное! Я все понимаю, но сдержи себя, Джордж, ради меня… ради Гарри!

– Я долго сдерживался и долго терпел, но мне тяжелее день ото дня. Сил человеческих нет выносить такую жизнь! Он не упускает случая, чтобы оскорбить меня, поиздеваться надо мной. Мне думалось так: хорошо, буду работать, буду молчать, а свободное время употреблю на занятия, на чтение книг. Но он видит, что я справляюсь с работой, и подбавляет все больше и больше. «Хоть ты и молчишь, – говорит, – а в тебе сидит дьявол, и этого дьявола надо вывести на чистую воду». Ну что ж, недалек тот день, когда мой дьявол сорвется с цепи, да только он об этом первый пожалеет!

– О господи! Что же нам делать? – с тоской в голосе сказала Элиза.

– Вот, например, вчера, – продолжал Джордж. – Я грузил камни на телегу, а сын хозяина, молодой мистер Том, стоит рядом и щелкает плетью. Лошадь шарахается. Я попросил его перестать, вежливо попросил – ничего не помогает. Опять прошу, и вдруг он давай меня хлестать. Я удержал его за руку, а он закричал, начал лягаться и кинулся к отцу с жалобой, будто я его ударил. Тот разъярился: «Сейчас ты узнаешь, кто твой хозяин!» Привязал меня к дереву, наломал прутьев и говорит мистеру Тому: «Бей его, пока не устанешь». А тот рад стараться… Когда-нибудь припомнят они этот день! – Молодой мулат нахмурился и так сверкнул глазами, что его жена испуганно вздрогнула.

– Кто поставил надо мной этого человека – вот что я хочу знать!

– А я, – грустно проговорила Элиза, – я всегда думала, что должна во всем повиноваться своим хозяевам.

– Ты – другое дело. Они растили тебя, как собственного ребенка, кормили, одевали, баловали, обучали грамоте. Это дает им какие-то права. А ведь я знал одни побои, одни колотушки и брань и радовался, когда обо мне забывали. Разве я в долгу перед своим хозяином? Он получил сполна за мое содержание, получил во сто крат больше, чем следовало. Нет, довольно терпеть! Довольно! – воскликнул Джордж, сжимая кулаки.

Элиза молчала. Ей никогда еще не приходилось видеть мужа в таком гневе.

– А твой подарок – бедный маленький Карло! – снова заговорил Джордж. – Эта собачонка была моим единственным утешением. Карло спал со мной, днем не отходил от меня ни на шаг, а глаза какие были умные, словно все понимает. Так вот. На днях я собрал у кухни разных объедков и кормлю его, а хозяин увидел и говорит: «За мой счет кормишь! Если все мои негры заведут себе собак, это мне не по карману будет». Велел привязать ему камень на шею и утопить в пруду.

– Джордж! И ты согласился?

– Я? Как бы не так! Впрочем, все обошлось без меня. Они с Томом бросили несчастного Карло в воду и закидали его камнями, а он так жалобно на меня смотрел, будто спрашивал: «Что же ты не спасаешь?..» Опять меня били – за то, что отказался топить. А, пускай бьют! Когда-нибудь хозяин поймет, что таких, как я, палкой не смиришь. И пусть остерегается, не то ему плохо придется!

– Что ты задумал, Джордж? Не бери греха на душу! Положись на господа-бога, и он избавит тебя от мучений.

– Я не такой добрый христианин, как ты, Элиза. Мое сердце полно злобы. Я не могу положиться на бога, раз он допускает такую несправедливость.

– Нельзя терять веру, Джордж! Моя хозяйка говорит – даже в самые тяжелые дни мы должны верить, что господь делает все нам на благо.